— Поди-ка сюда, Миша, посмотри-ка, — сказал он.
Миша был послушный мальчик, тотчас оставил игрушки и подошёл к
папеньке. Да уж и было чего посмотреть! Какая прекрасная табакерка!
Пестренькая, из черепахи.
А что на крышке-то! Ворота, башенки, домик,
другой, третий, четвёртый, и счесть нельзя, и все мал мала меньше, и все
золотые; а деревья-то также золотые, а листики на них серебряные; а за
деревьями встаёт солнышко, и от него розовые лучи расходятся по всему
небу.
— Что это за городок? — спросил Миша.
— Это городок Динь-динь, — отвечал папенька и тронул пружинку… И что
же? вдруг, невидимо где, заиграла музыка. Откуда слышна эта музыка, Миша
не мог понять; он ходил и к дверям, — не из другой ли комнаты? И к
часам — не в часах ли? и к бюро, и к горке; прислушивался то в том, то в
другом месте; смотрел и под стол… Наконец, Миша уверился, что музыка
точно играла в табакерке. Он подошёл к ней, смотрит, а из-за деревьев
солнышко выходит, крадётся тихонько по небу, а небо и городок всё
светлее и светлее; окошки горят ярким огнём и от башенок будто сияние.
Вот солнышко перешло через небо на другую сторону, всё ниже да ниже, и,
наконец, за пригорком совсем скрылось, и городок потемнел, ставни
закрылись, и башенки померкли, только не надолго. Вот затеплилась
звёздочка, вот другая, вот и месяц рогатый выглянул из-за деревьев, и в
городе стало опять светлее, окошки засеребрились, и от башенок
потянулись синеватые лучи.
— Мудрено, мой друг. Этот городок тебе не по росту.
— Ничего, папенька, я такой маленький. Только пустите меня туда, мне так бы хотелось узнать, что там делается…
— Право, мой друг, там и без тебя тесно.
— Да кто же там живёт?
— Кто там живёт? Там живут колокольчики.
С сими словами папенька поднял крышку на табакерке, и что же увидел
Миша? И колокольчики, и молоточки, и валик, и колёса. Миша удивился.
— Зачем эти колокольчики? Зачем молоточки? Зачем валик с крючками? — спрашивал Миша у папеньки.
А папенька отвечал:
— Не скажу тебе, Миша. Сам посмотри попристальнее да подумай:
авось-либо отгадаешь. Только вот этой пружинки не трогай, а иначе всё
изломается.
Папенька вышел, а Миша остался над табакеркой. Вот он сидел над нею, смотрел, смотрел, думал, думал: отчего звенят колокольчики.
Между тем музыка играет да играет; вот всё тише да тише, как будто
что-то цепляется за каждую нотку, как будто что-то отталкивает один звук
от другого. Вот Миша смотрит: внизу табакерки отворяется дверца и из
дверцы выбегает мальчик с золотою головкой и в стальной юбочке,
останавливается на пороге и манит к себе Мишу.
Да отчего же, подумал Миша, папенька сказал, что в этом городке и без
меня тесно? Нет, видно, в нём живут добрые люди; видите, зовут меня в
гости.
— Извольте, с величайшей радостью.
С этими словами Миша побежал к дверце и с удивлением заметил, что
дверца ему пришлась точь-в-точь по росту. Как хорошо воспитанный
мальчик, он почёл долгом прежде всего обратиться к своему провожатому.
— Позвольте узнать, — сказал Миша, — с кем я имею честь говорить?
— Динь, динь, динь, — отвечал незнакомец. — Я — мальчик-колокольчик,
житель этого городка. Мы слышали, что вам очень хочется побывать у нас в
гостях, и потому решились просить вас сделать нам честь к нам
пожаловать. Динь, динь, динь, динь, динь, динь.
Миша учтиво поклонился; мальчик-колокольчик взял его за руку, и они
пошли. Тут Миша заметил, что над ними был свод, сделанный из пёстрой
тисненой бумажки с золотыми краями. Перед ними был другой свод, только
поменьше; потом третий, ещё меньше; четвёртый, ещё меньше, и так все
другие своды, чем дальше, тем меньше, так что в последний, казалось,
едва могла пройти головка его провожатого.
— Я вам очень благодарен за ваше приглашение, — сказал ему Миша, — но
не знаю, можно ли будет мне им воспользоваться. Правда, здесь я
свободно прохожу, но там дальше, посмотрите, какие у вас низенькие
своды; там я, позвольте сказать откровенно, там я и ползком не пройду. Я
удивляюсь, как и вы под ними проходите…
— Динь, динь, динь, — отвечал мальчик, — пройдём, не беспокойтесь, ступайте только за мною.
Миша послушался. В самом деле, с каждым шагом, казалось, своды
поднимались, и наши мальчики всюду свободно проходили; когда же они
дошли до последнего свода, тогда мальчик-колокольчик попросил Мишу
оглянуться назад. Миша оглянулся и что же он увидел? Теперь тот первый
свод, под который он подошёл, входя в дверцы, показался ему маленьким,
как будто, пока они шли, свод опустился. Миша был очень удивлён.
— Отчего это? — спросил он своего проводника.
— Динь, динь, динь, — отвечал проводник смеясь, — издали всегда так
кажется; видно, вы ни на что вдаль со вниманием не смотрели: вдали всё
кажется маленьким, а подойдёшь — большое.
— Да, это правда, — отвечал Миша, — я до сих пор не подумал об этом и
оттого вот что со мною случилось: третьего дня я хотел нарисовать, как
маменька возле меня играет на фортепьяно, а папенька, на другом конце
комнаты, читает книжку. Только этого мне никак не удалось сделать!
Тружусь, тружусь, рисую как можно вернее, а всё на бумаге у меня выйдет,
что папенька возле маменьки сидит и кресло его возле фортепьяно стоит; а
между тем я очень хорошо вижу, что фортепьяно стоит возле меня у
окошка, а папенька сидит на другом конце у камина.
- Маменька мне
говорила, что папеньку надобно нарисовать маленьким, но я думал, что
маменька шутит, потому что папенька гораздо больше её ростом; но теперь
вижу, что маменька правду говорила: папеньку надобно было нарисовать
маленьким, потому что он сидел вдалеке: очень вам благодарен за
объяснение, очень благодарен.
Мальчик-колокольчик смеялся изо всех сил.
— Динь, динь, динь, как смешно! Динь, динь, динь, как смешно! Не
уметь нарисовать папеньку с маменькой! Динь, динь, динь, динь, динь!
Мише показалось досадно, что мальчик-колокольчик над ним так немилосердно насмехается, и он очень вежливо сказал ему:
— Уж у нас поговорка такая, — отвечал мальчик-колокольчик.
— Поговорка? — заметил Миша. — А вот папенька говорит, что нехорошо привыкать к поговоркам.
Мальчик-колокольчик закусил губы и не сказал более ни слова.
Вот перед ними еще дверцы; они отворились, и Миша очутился на улице.
Что за улица! Что за городок! Мостовая вымощена перламутром; небо
пёстренькое, черепаховое; по небу ходит золотое солнышко; поманишь его —
оно с неба сойдёт, вкруг руки обойдёт и опять поднимется. А домики-то
стальные, полированные, крытые разноцветными раковинками, и под каждою
крышкою сидит мальчик-колокольчик с золотою головкою, в серебряной
юбочке, и много их, много и все мал мала меньше.
— Нет, теперь уж меня не обмануть, — сказал Миша, — это так только мне кажется издали, а колокольчики-то все одинаковые.
— Ан вот и неправда, — отвечал провожатый, — колокольчики не
одинаковые. Если бы мы все были одинаковые, то и звенели бы мы все в
один голос, один, как другой; а ты слышишь, какие мы песни выводим? Это
оттого, что кто из нас побольше, у того и голос потолще; неужели ты и
этого не знаешь? Вот видишь ли, Миша, это тебе урок: вперёд не смейся
над теми, у которых поговорка дурная; иной и с поговоркою, а больше
другого знает и можно от него кое-чему научиться.
Миша в свою очередь закусил язычок.
— Весело вы живёте, — сказал Миша, — век бы с вами остался; целый
день вы ничего не делаете; у вас ни уроков, ни учителей, да ещё и музыка
целый день.
— Динь, динь, динь! — закричали колокольчики. — Уж нашёл у нас
веселье! Нет, Миша, плохое нам житьё. Правда, уроков у нас нет, да что
же в том толку. Мы бы уроков не побоялись. Вся наша беда именно в том,
что у нас, бедных, никакого нет дела; нет у нас ни книжек, ни картинок;
нет ни папеньки, ни маменьки; нечем заняться; целый день играй да играй,
а ведь это, Миша, очень, очень скучно! Хорошо наше черепаховое небо,
хорошо и золотое солнышко, и золотые деревья, но мы, бедные, мы
насмотрелись на них вдоволь, и всё это очень нам надоело; из городка мы
ни пяди, а ты можешь себе вообразить, каково целый век, ничего не делая,
просидеть в табакерке с музыкой.
— Да, — отвечал Миша, — вы говорите правду. Это и со мною случается:
когда после ученья примешься за игрушки, то так весело; а когда в
праздник целый день всё играешь да играешь, то к вечеру и сделается
скучно; и за ту и за другую игрушку примешься — всё не мило. Я долго не
понимал, отчего это, а теперь понимаю.
— Да сверх того на нас есть другая беда, Миша: у нас есть дядьки.
— Какие же дядьки? — спросил Миша.
— Дядьки-молоточки, — отвечали колокольчики, — уж какие злые! То и
дело, что ходят по городу да нас постукивают. Которые побольше, тем ещё
реже тук-тук бывает, а уж маленьким куда больно достается.
В самом деле, Миша увидел, что по улице ходили какие-то господа на
тоненьких ножках, с предлинными носами и шипели между собою: тук, тук,
тук! тук, тук, тук! Поднимай, задевай. Тук, тук, тук! Тук, тук, тук!
И в самом деле, дядьки-молоточки беспрестанно то по тому, то по
другому колокольчику тук да тук, индо бедному Мише жалко стало. Он
подошёл к этим господам, очень вежливо поклонился и с добродушием
спросил: зачем они без всякого сожаления колотят бедных мальчиков?
А молоточки ему в ответ:
— Прочь ступай, не мешай! Там в палате и в халате надзиратель лежит и
стучать нам велит. Всё ворочается, прицепляется. Тук, тук, тук! Тук,
тук, тук!
— Какой это у вас надзиратель? — спросил Миша у колокольчиков.
— А это господин Валик, — зазвенели они, — предобрый человек — день и ночь с дивана не сходит. На него мы не можем пожаловаться.
Миша к надзирателю. Смотрит, — он в самом деле лежит на диване, в
халате и с боку на бок переворачивается, только всё лицом кверху.
А по
халату-то у него шпильки, крючочки, видимо-невидимо, только что
попадётся ему молоток, он его крючком сперва зацепит, потом опустит, а
молоточек-то и стукнет по колокольчику.
Только что Миша к нему подошёл, как надзиратель закричал:
— Шуры-муры! Кто здесь ходит? Кто здесь бродит? Шуры-муры, кто прочь не идёт? Кто мне спать не даёт? Шуры-муры! Шуры-муры!
— А что тебе надобно? — спросил надзиратель.
— Да мне жаль бедных мальчиков-колокольчиков, они все такие умные,
такие добрые, такие музыканты, а по вашему приказанию дядьки их
беспрестанно постукивают…
— А мне какое дело, шуры-муры! Не я здесь набольший. Пусть себе
дядьки стукают мальчиков! Мне что за дело! Я надзиратель добрый, всё на
диване лежу и ни за кем не гляжу… Шуры-муры, шуры-муры…
— Ну, многому же я научился в этом городке! — сказал про себя Миша. —
Вот ещё иногда мне бывает досадно, зачем надзиратель с меня глаз не
спускает! «Экой злой, — думаю я. — Ведь он не папенька и не маменька.
Что ему за дело, что я шалю? Знал бы, сидел в своей комнате». Нет,
теперь вижу, что бывает с бедными мальчиками, когда за ними никто не
смотрит.
Между тем Миша пошёл далее — и остановился. Смотрит — золотой шатёр с
жемчужной бахромой, наверху золотой флюгер вертится, будто ветряная
мельница, а под шатром лежит царевна-пружинка и, как змейка, то
свернётся, то развернётся и беспрестанно надзирателя под бок толкает.
Миша этому очень удивился и сказал ей:
— Сударыня-царевна! Зачем вы надзирателя под бок толкаете?
— Зиц, зиц, зиц, — отвечала царевна, — глупый ты мальчик, неразумный
мальчик! На всё смотришь — ничего не видишь! Кабы я валик не толкала,
валик бы не вертелся; кабы валик не вертелся, то он за молоточки бы не
цеплялся, кабы за молоточки не цеплялся, молоточки бы не стучали,
колокольчики бы не звенели; кабы колокольчики не звенели, и музыки бы не
было! Зиц, зиц, зиц!
Мише хотелось узнать, правду ли говорит царевна. Он наклонился и
прижал её пальчиком — и что же? В одно мгновенье пружинка с силою
развилась, валик сильно завертелся, молоточки быстро застучали,
колокольчики заиграли дребедень, и вдруг пружинка лопнула.
Всё умолкло,
валик остановился, молоточки попадали, колокольчики свернулись на
сторону, солнышко повисло, домики изломались.
— Что во сне видел, Миша? — спросил папенька.
Миша долго не мог опамятоваться. Смотрит: та же папенькина комната,
та же перед ним табакерка; возле него сидят папенька и маменька и
смеются.
— Где же мальчик-колокольчик? Где дядька-молоточек? Где царевна-пружинка? — спрашивал Миша. — Так это был сон?
— Да, Миша, тебя музыка убаюкала, и ты здесь порядочно вздремнул. Расскажи-ка нам по крайней мере, что тебе приснилось?
— Да, видите, папенька, — сказал Миша, протирая глазки, — мне всё
хотелось узнать, отчего музыка в табакерке играет; вот я принялся на неё
прилежно смотреть и разбирать, что в ней движется и отчего движется;
думал-думал и стал уже добираться, как вдруг, смотрю, дверца в табакерке
растворилась… — Тут Миша рассказал весь свой сон по порядку.
— Ну, теперь вижу, — сказал папенька, — что ты в самом деле почти
понял, отчего музыка в табакерке играет; но ты ещё лучше поймёшь, когда
будешь учиться механике.
КОНЕЦ СКАЗКИ
Художник Степан Гилёв
ЧИТАТЬ ПОХОЖИЕ СКАЗКИ
ЧЁРНАЯ КУРИЦА, ИЛИ ПОДЗЕМНЫЕ ЖИТЕЛИ. А.ПОГОРЕЛЬСКИЙ. ЧАСТЬ 1. В числе тридцати или сорока детей, обучавшихся в том пансионе,
находился один мальчик, по имени Алеша, которому тогда было не более
девяти или десяти лет. Родители его года за два перед тем привезли его в столицу, отдали в пансион...
ЧЁРНАЯ КУРИЦА, ИЛИ ПОДЗЕМНЫЕ ЖИТЕЛИ. А.ПОГОРЕЛЬСКИЙ. ЧАСТЬ 2. Вдруг белая простыня приподнялась, и из-под нее вышла... черная курица! "Ах! Это ты, Чернушка! — невольно вскричал Алеша. — Как ты зашла сюда?" Чернушка захлопала крыльями, взлетела к нему на кровать и сказала человеческим голосом...
ЧЁРНАЯ КУРИЦА, ИЛИ ПОДЗЕМНЫЕ ЖИТЕЛИ. А.ПОГОРЕЛЬСКИЙ. ЧАСТЬ 3. В продолжение нескольких недель учители не могли нахвалиться Алешею.
Все уроки без исключения знал он совершенно, все переводы с одного языка
на другой были без ошибок, так что не могли надивиться чрезвычайными
его успехами...
ЧЁРНАЯ КУРИЦА, ИЛИ ПОДЗЕМНЫЕ ЖИТЕЛИ. А.ПОГОРЕЛЬСКИЙ. ЧАСТЬ 4. Теперь я должна тебя оставить, Алеша! Вот конопляное зерно, которое
выронил ты на дворе. Напрасно ты думал, что потерял его невозвратно.
Король наш слишком великодушен, чтоб лишить тебя оного за твою
неосторожность...
и смешно и интересно!
ОтветитьУдалить